— проход каравана верблюдов и чудеса, совершаемые Джинном. Там одной массовки должно было быть занято около трехсот человек, да еще верблюды, ослики и непременно пантера.
— Снежного барса вам не надо? — язвительно осведомился директор Ташкентского Зоопарка, — а то я могу обеспечить, знаете ли.
— Нет, Псоу был серьезен, — чего-нибудь такое, кошачье нужно, но я в этом не разбираюсь. Еще нужны будут птицы, ловчие, такие — настоящие, с колпачками на голове и соколятники с ними, или как их там называют? А! Лошади, да-да, и не просто лошади — а аргамаки!
— Ну, любезный, — директор скривился, — слонов вам еще добавлю? Аргамаки! …Сейчас еще ахалтекинцев из Туркмении выпишу… он захлопнул гроссбух, куда заносил все, что желал Псоу для съемок. — Верблюдов двух дам, ишаков — хоть сотню, овец могу. Птицу дам, в клетке. Кур могу. Павлин есть. Зебра. Всё. — Псоу пожал плечами и решил обратиться в горком партии.
На сегодняшние съемки собрались только те, кто был задействован, и, хотя Псоу ничего группе не объяснял, ощущение опасности, нависшей не только над Моной Ли, но и над всеми, вызвало панику. Многие были готовы хоть сейчас бросить съемки и улететь в Москву. Подвергать свою жизнь опасности не хотел никто. Только Саша Архаров сказал, — я не уеду, пока Мону не вернут. А Марченко… Лариса Борисовна вообще была не из тех, кто способен предать.
Шахло привезли в черной Волге. Сегодня она была в легком летнем платье, но с прикрытой головой. Сопровождали её двое молодых мужчин. Гримерам запретили прикасаться к лицу Шахло, менять прическу. Костюмера отправили с «Волгой» неизвестно куда, — туда, где выдадут то, в чем, по мнению отца Шахло, будет его дочь выглядеть достойно. Все, что отсняли, Псоу попросил сохранить отдельно, потому что снимать дальше смысла не было. Те кадры, что сняли с участием этой псевдо-Моны, были ужасны.
Глава 33
Безликая комната без окна. Стол и стулья привинчены к полу. У двери — снаружи, прохаживается мужчина в штатском. В комнате накурено, смрадно, въевшаяся в стены, крашеные мерзкой зеленой краской вонь не выветривается отсюда никогда. За столом сидит мужчина, в рубашке, ворот которой расстегнут. Галстук ослаблен, пиджак висит на спинке стула. Мужчина пишет, переворачивает страницу, пишет. От верхнего света люминесцентной лампы режет глаза. Маленький темный, еще более сгорбленный, в ношеных штанах, обмахрившихся по краю и в ботинках без шнурков медленно раскачивается на стуле.
— Хорош ерзать, — одергивает его следователь, — в глазах от тебя рябит. — Тот делает вид, что не слышит. Следователь перевешивается через стол и резко ударяет ладонями по ушам темного. Тот вскрикивает, перестает качаться и начинает ныть на одной ноте. — Убью, гад, — следователь откладывает ручку, — говорить будешь? — Темный молчит. Вызывают переводчика.
— Имя?
— Ли Чхан Хэн, — отвечает маленький темный.
— Год рождения, место рождения, судимости. — Всё это давно известно и лежит в папке с надписью ДЕЛО № 318, «начато — кончено», и давно посерели белые ботиночные шнурки папки и сама папка распухла от бумаг, справок и фотографий. Новотроицкий наркотрафик, работающий почти явно, избравший Орск точкой на осевой линии Афганистан — Северо-запад, давно не давал Москве покоя. «Северным маршрутом», проходящим из Афганистана, героин перевозили и по железной дороге. Корейца Ли Чхан Хэна вели давно, хотя он был так себе фигурой — пешкой. Но налипло на нем и много другого, кроме вербовки курьеров и торговли наркотой — тут были и дикорастущая конопля и опийный мак. На высшие уровни, такие, как руководство Оренбуржьем, мелочь, вроде Ли Чхан Хэна не допускалась, но его использовали для дел столь грязных, что по ним и вышки было бы мало. Его и решили брать в Ташкенте, куда он, по донесениям, должен был ехать для встречи курьера. Никакая девчонка не была нужна комитету, и ее пропажа, о которой сообщила Марченко через своего влиятельного «бывшего», ломала все планы. Когда корейца брали, он должен был идти на железнодорожный вокзал Ташкента, а вместо этого он тащил в Старый город за руку какую-то девчонку. Те, кто брал его, просто «выключили» Ли Чхан Хэна и доставили в Москву. Следователь бился с ним уже третий день, а дело не сдвигалось с мертвой точки. А тут еще звонок сверху — добиться от корейца признания, куда и зачем он вел Нонну Коломийцеву, что знал о ней, почему преследовал, и, главное — где она сейчас. Следователь загасил папиросу, кивнул переводчику:
— Что тебе известно о девочке по имени Мона Ли? — Кореец не шелохнулся. — Откуда ты знаешь девочку по имени Мона Ли? Ты знаком с ее отцом? Ты знаком с ее матерью? Посещал ли ты дом, рядом с котором был убит Монгол? Откуда ты знаешь, что Монгол — это Закхея Ли? Допрос длился и длился. Кореец молчал. — Уводите, — следователь встал, собрал бумаги в портфель, — проще его грохнуть, чем тратить время на разговоры.
— Я скажу, где Мона Ли, начальник, — кореец помотал головой, — но ты отпустишь меня.
Глава 34
Марченко решительным шагом пересекла холл гостиницы «Интурист», успев по дороге оставить подпись на протянутых к ней открытках из киоска «Союзпечать» — она расписывалась всегда поперек своего лица на фотографии, находя в этом особый шик, поднялась на лифте на третий этаж, постучала в дверь номера Коломийцева. Он был небрит, совершенно потерян и так сдал за эти ночи без сна, что Лара разозлилась.
— Знаешь что, друг мой, — она давно перешла с ним на «ты», — прекрати запускать себя! Не в таких ситуациях, знаешь, были — и я была, в том числе. Одно могу сказать — Мона жива. И ничего они ей не сделают по одной простой причине — они с Москвой отношения портить побоятся. — Марченко выражалась грубее, но Пал Палыч понимал, что есть ситуации, в которых мат не просто уместен, а необходим. — Так, — Лара говорила спокойно, — мы не должны показать одного — страха. Они знают наверняка, что я уже связалась с Комитетом, и это хорошо — пусть знают. И еще — я, кажется, начинаю догадываться, где Мона. И еще! Я … — но тут она осеклась и замолчала. Пришедшая ей в голову мысль, что не желание видеть Шахло актрисой было причиной похищения Моны Ли, а что-то другое, куда как более страшное. — Одевайся, мы с тобой идём в ресторан. Я чертовски голодна, и вся на нервах! Пал Палыч покорно побрился, оделся, смог даже изобразить на лице улыбку и подал Марченко руку — вперед?
В одном из лучших ресторанов Ташкента, «Якка-сарай», их встретили, буквально сгибаясь в поясе. Оттолкнув предложенное меню, Лара стала перечислять:
— Лагман, и скажи ошпаз — плов хочу такой, какой
